Стр. 99, строка 16: был писцом в том же столе; наконец, остальные пятнадцать лет он (восстановлено по 03).
Стр. 101, строки 13–14: определившийся, вместо: определяющийся (по 03).
Стр. 106, строка 15: всем, вместо: везде (по 03 и изд. 1847).
Стр. 116, строка 24: ковыряя в зубах спицами, вместо: ковыряя в зубах спичками (см. контекст).
Стр. 132, строка 33: и я узнала, вместо: я узнала (по изд. 1847).
Стр. 166, строка 38: умиряющую, вместо: умирающую (по изд. 1847).
Стр. 177, строка 15: и занемочь, и расплакаться, вместо: и занемочь, расплакаться (по изд. 1847).
Стр. 178, строка 30: болезненный сон, вместо: болезненно сон (по изд. 1847).
Стр. 193, строка 12: хочу, хочу и сделаю, вместо: хочу и сделаю (по изд. 1847).
Роман «Кто виноват?» явился событием выдающегося общественного значения и произвел, как писал впоследствии Герцен, «большую сенсацию» (письмо к Ш.-Э. Хоецкому от 15 августа 1861 г.). Пафос борьбы с крепостным правом как основным социальным злом русской действительности пронизывает роман Герцена. Все остальные проблемы, затрагиваемые в разной степени писателем, – проблема семьи и брака, горячо волновавшая тогда Герцена (см., например, его статью «По поводу одной драмы», 1842–1843 гг.), положение женщины, вопросы воспитания, тема русской интеллигенции и т. д. – служили лишь частными формами преломления этой основной темы произведения.
Острота протеста Герцена против крепостного строя приобретает в романе подлинно революционное звучание. С большой силой это проявилось в острых и выразительных намеках писателя на полное бесправие народа в условиях крепостнического строя. Несмотря на цензурное вмешательство, картина тяжелой жизни народа, прежде всего крепостного крестьянства, производила сильное впечатление.
Рисуя образ угнетенного народа, Герцен продолжал лучшие демократические традиции русской литературы XVIII – первой половины XIX века. В то же время тема борьбы с крепостным правом приобрела в творчестве Герцена новые идейные качества, соответственно уровню развития освободительного движения в России в 40-х годах XIX века. Герцен произносил своим романом суровый обвинительный приговор всей системе самодержавно-крепостнических порядков.
Зарисовки быта и нравов, пошлого «житья-бытья» чиновничье-помещичьего общества, характеристики «их превосходительств» – Негрова и его супруги, рассказ о жизни семейства дубасовского уездного предводителя, который Белинский причислял к лучшим страницам романа, образы чиновников в NN ярко показывали силу сатирического таланта Герцена.
Обращает на себя внимание настойчивость, с которой Герцен указывает на типическое значение образов и отдельных эпизодов романа, подчеркивая социальные причины, обусловливающие трагические судьбы героев. Жертвой этих уродливых социальных отношений выступает в характеристике Герцена Владимир Бельтов. В Бельтове отразился сложный процесс исканий дворянской интеллигенции после разгрома восстания декабристов. Его сила была раскрыта Герценом в столкновении с чиновничье-помещичьей средой; Бельтов был «протестом, каким-то обличением их жизни, каким-то возражением на весь порядок ее». Но незнание действительности, пассивное противопоставление себя пошлой жизни обитателей NN и всей крепостнической империи приводит Бельтова к внутреннему бессилию, заставляет его «уморить в себе страшное богатство сил и страшную ширь понимания».
По мысли Герцена, в известных условиях Бельтовы могут стать «практическими» людьми, нужными и полезными обществу. «…цель не Бельтов, – писал Герцен к Огареву летом 1847 г., – а необходимость подобного воздействия не на из рук вон сильного человека, но на прекрасного и способного человека». Беда, а не вина Бельтовых, – утверждает писатель, – в том, что они оказались не в силах перейти от бессильного противопоставления себя обществу к активной борьбе с ним.
Большим художественным достижением Герцена явился образ Любоньки Круциферской. По словам М. Горького, «это первая женщина в русской литературе, поступающая как человек сильный и самостоятельный» (М. Горький. История русской литературы, М., 1939, стр. 168). Любонька ближе к народной жизни, чем кто-либо другой из героев романа. Сознание духовного превосходства этой женщины не только над мужем, но и над Бельтовым не оставляет читателя. Однако силы Круциферской не находят применения в условиях того бесправия женщины, на которое обрекает ее весь строй жизни крепостнической России.
Образ Круциферской свидетельствовал о поисках Герценом подлинно положительного героя в направлении, впоследствии наиболее близком революционным разночинцам 50-60-х годов. Это тем более важно отметить, что Герцен в условиях 40-х годов не мог правильно оценить историческую роль и значение разночинной интеллигенции. Его Круциферский полон «страха перед будущим», беспомощен в жизненной борьбе и выглядит мелким и жалким в сравнении с Бельтовым. Писатель сочувствует своему герою-разночинцу, но это сочувствие полно снисхождения. Он не видит – и не мог тогда видеть – в плебее Круциферском новой, активной социальной силы. Художественное воплощение «новых людей» – революционных разночинцев, исполненных глубокого сознания, что будущее принадлежит им, русская литература обрела с романом Чернышевского «Что делать?».
Роман Герцена вызвал оживленные отклики на страницах журналов и в литературных кругах, и это было лучшим доказательством жизненности и политической актуальности поставленных писателем вопросов. Белинский одним из первых отозвался о романе «Кто виноват?» как о замечательном произведении большой художественной силы; в статьях «Русская литература в 1845 году» и «Взгляд на русскую литературу 1847 года» он значительное место уделил всесторонней характеристике Герцена и его произведения. Анализ основных образов и художественных особенностей романа позволил великому критику с поразительным проникновением в сущность и своеобразие таланта Герцена-писателя определить ведущие черты и идейную направленность всего герценовского творчества. До наших дней страницы статей и писем Белинского, посвященные Герцену, остаются лучшими в критической литературе о писателе.